i've got vodka in my blood, so I dance with brown bears and my soul is torn apart
"Хорошо бы стать невидимкой и находиться здесь; я бы видела его, а он меня нет. Он во мне не нуждается; я совершенно лишняя в комнате".
Она слегка повернула голову и взглянула поверх Пьера на стену. На стене были начертаны угрозы. Ева знала это, но не могла их прочесть. Она часто разглядывала большие красные розы на обоях, рассматривала их до тех пор, пока они не начинали прыгать у нее перед глазами. В полутьме розы пылали ярким пламенем. Чаще всего угроза была выписана под потолком, слева от кровати, хотя иногда она смещалась. “Я должна встать, я больше не могу сидеть так, не могу”. На обоях еще были белые круги, похожие на ломтики нарезанного лука. Круги закружились вокруг своей оси, и у Евы задрожали руки. "В какие-то мгновения я схожу с ума. Но нет,— с досадой думала она,— я не могу сойти с ума. Я просто нервничаю".
Неожиданно она почувствовала прикосновение руки Пьера.
— Агата,— нежно сказал Пьер.
Он улыбался ей, но держал ее руку кончиками пальцев с каким-то отвращением, словно он взял за туловище краба и старался, чтобы тот не схватил его клешнями.
— Агата,— сказал он,— мне так хотелось бы тебе доверять.
Ева закрыла глаза, и грудь ее слегка приподнялась. "Не надо ничего отвечать, иначе он опять замкнется в себе и больше не скажет ни слова".
Пьер отпустил ее руку.
— Я тебя очень люблю, Агата,— сказал он.— Но понять тебя не могу. Почему ты все время находишься в этой комнате?
Ева молчала.
— Ответь, почему.
— Ты прекрасно знаешь, что я люблю тебя,— сухо сказала она.
— Я тебе не верю,— сказал Пьер.— Почему ты должна меня любить? Я должен внушать тебе ужас: я ведь гонимый.
Он улыбнулся, но сразу стал серьезным:
— Между тобой и мной — стена. Я вижу тебя, говорю с тобой, но ты по ту сторону. Что же нам мешает любить друг друга?
Она слегка повернула голову и взглянула поверх Пьера на стену. На стене были начертаны угрозы. Ева знала это, но не могла их прочесть. Она часто разглядывала большие красные розы на обоях, рассматривала их до тех пор, пока они не начинали прыгать у нее перед глазами. В полутьме розы пылали ярким пламенем. Чаще всего угроза была выписана под потолком, слева от кровати, хотя иногда она смещалась. “Я должна встать, я больше не могу сидеть так, не могу”. На обоях еще были белые круги, похожие на ломтики нарезанного лука. Круги закружились вокруг своей оси, и у Евы задрожали руки. "В какие-то мгновения я схожу с ума. Но нет,— с досадой думала она,— я не могу сойти с ума. Я просто нервничаю".
Неожиданно она почувствовала прикосновение руки Пьера.
— Агата,— нежно сказал Пьер.
Он улыбался ей, но держал ее руку кончиками пальцев с каким-то отвращением, словно он взял за туловище краба и старался, чтобы тот не схватил его клешнями.
— Агата,— сказал он,— мне так хотелось бы тебе доверять.
Ева закрыла глаза, и грудь ее слегка приподнялась. "Не надо ничего отвечать, иначе он опять замкнется в себе и больше не скажет ни слова".
Пьер отпустил ее руку.
— Я тебя очень люблю, Агата,— сказал он.— Но понять тебя не могу. Почему ты все время находишься в этой комнате?
Ева молчала.
— Ответь, почему.
— Ты прекрасно знаешь, что я люблю тебя,— сухо сказала она.
— Я тебе не верю,— сказал Пьер.— Почему ты должна меня любить? Я должен внушать тебе ужас: я ведь гонимый.
Он улыбнулся, но сразу стал серьезным:
— Между тобой и мной — стена. Я вижу тебя, говорю с тобой, но ты по ту сторону. Что же нам мешает любить друг друга?
Жан-Поль Сартр, "Комната".