я такой тормоз, простите.

for  Victoria~JiF




for  [Игла]

---

все. котяра будет голенький сегодня.

---

кстате, у нас день группы 13 марта.
зиля как-то вычислила, боооооооооги, ка кона это сделала.

---

кот очень хочет есть, а я не могу его покормить.

сегодня хотела отвезти его в клинику, чтобы постригли, а то уже так много калтушек образовалось.

но блииииииииин, в зоомагазине телефон полчаса уже занят. и чо делать, чо делать. кормить кота или нет? его же вырубать будут, а его может стошщнить.

---

22.09.2009 в 23:54

Пишет  Клер:

забыла рассказать.
днем я вырубилась на четыре часа, если бы мать не позвонила, я бы спала до утра, наверное.
мне снилось, что я поехала в Анапу с мамиком. а там плюс сорок, хотя прогнозировали дождь. я распаковывала вещи у себя в номере и тут, в костюме официанта-дворецкого-или-кого-то-там появился Бен, он пообещал пристрелить маму и Эдварда Каллена (О_о) , если я не сообщу ему о том, где находится остров (О_о). я сказала, что я просто ходила на ужин с Ричардом (О_о), он же помог вылечить мою собаку, а про нахождение острова я ничего не знаю. Бен посмотрел на меня своим фирменным взглядом и достал пистолет; в комнату впрыгнул Джейкоб (не сумерки) и сказал, что он оборотень и теперь уж точно убьет Бена... и я проснулась.
бля, я всего не помню. но там еще была Элизабет Суон и кто-то еще. мне страшно. и сюжет я весь не помню. но большую часть сна я ехала на поезде в Анапу и размышляла о том, что я буду делать в дождь. О_о

бля. бля. бля.

я хочу, чтобы мне ТАКОЕ снилось.
божееееее

меня достали поезда, с которых с выпадаю.
лост! прсинись!

---

да, все-таки давно я не было в театре. не привыкла долго сидеть на одном месте.
но это все пустяки.

аыыы, как потрясающе играют московские актеры. например, соломин - фамусов у него шикарный.
очень поразил чацкий, я его представляла немного другим.

фотографии

ЗЫ. хочу на вкус медаааааааа.

---

у меня подозрение, что на мосту уже такая большаааая пробка.

и почему театры находятся в центре? лучше бы на пустом поле... а потом выходишь после спектакля, дышишь свежим воздухом и становится так хорошо на душе... эх.

главное: не забыть очки, не забыть очки, не забыть. очки.

---

господи, я сейчас просто счастлива, что мои результаты ЕГЭ такие маленькие)))
мгы, завтра наши пишут. ведь министерство образования решило протестировать поступивших студентиков.
выборочно только. и ясно дело вбырали тех, у кого по 90-100 баллов.

И ЗАВТРА ПАР НЕ БУДЕТ.

йиха.
я действительно сука и радуюсь жизни

---

	Какая же ты СУКА? Твое имя Ты: Кто сука? Я сука? Да, я сука... И что теперь делать? Живи и радуйся! «Какая же ты СУКА?» © ghost_sun Twidog.ru — веселые тесты.

ewwwww, как мило.

---

*истерично ржот*

---

почему я такой раздолбай?

---

Ну вот сегодня и 22 сентября. Грустно с одной стороны, что это последний лостовский хиатус, но с другой стороны я очень рада, что лост совсем скоро закончится. Я перестану нервничать без повода и пугать окружающих своими словами.

Благодарна ЛОСТу за то, что связал меня с множеством талантливых гениальных людей. Я бы вас не встретила, честно. Никогда бы не встретила, в этом я уверенна стопроцентно! ЫЫЫЫЫЫЫЫЫ.
А еще благодаря лосту я выбрала будущую профессию. Не смейтесь, не было бы лоста я бы в жизни не пошла в журналисты и ничего бы не написала. Так и тухла бы с мечтами о юрфаке.
А еще благодаря лосту я неплохо владею компьютером, всякими программами, включая и фотошоп, скоро хочу освоить и вегас; информационные технологии дались легко, ибо цель была одна: нарыть что-то про лост.
Плюс ко всему текстовые ролевые игры! Если бы не лост, то я бы и не знала, что это такое и не прошла бы через многие трудности в жизни. Я бы не была такой, какая я сейчас.

ах, да, а еще благодаря лосту я узнала, что такое фандом, а что такое и ОТП. СКЕЙТ FOREVER
где бы я еще нашла ИХ???? нигде, просто нигде.

короче, будем сегодня праздновать.
фик мб будет, да.

---

пока инет безжалостно тупит, я включила битлз.

я успокаиваюсь.
постепенно.

недавно проходя мимо ТЮЗа вновь захотела на спектакль "Вкус Меда"...
сколько можно ходить на него?

а ведь скоро откроется сезон. хочу, очень хочу.

а еще у нас гастроли Московского театра. Я это не могла пропустить, так что завтра иду на "Горе от Ума"

---

честно, достали меня эти клипцы уже - [Skate/Jate/Suilet/Jacket]
а я их все равно смотрю.

то ли черт, то ли ангел мне орет над ухом: ИДИ В УНИВЕР, НЕ ЗАБИВАЙ ГОЛОВУ.

---

Бумбокс "Квіти у волоссі", кадры из фильма "Оранжевая Любовь"



одна из немногих песен, которая довела меня до слез.
а еще вдохновляет каждый раз.
...

---

мгы, завтра 22 сентября.

братцы и сестрицы лостоманы, не забываем об этом дне. да-да.

---

21.09.2009 в 06:33

Пишет  Victoria~JiF:

Да ДАДАДАДАДАДАДАДА!!!!!!!!!!!!!!
ФАААААААААААААААААККККККККККККККККККК
ЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕССССССССССССССССССССССССССССССС
МАЙКЛ ПОЛУЧИЛ ЭММИ!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!

еееееееееееееееееее

---

Ф. М. Достоевский. Братья Карамазовы.

Так повелось, что каждое лето я задаю себе задачу прочитать одно из произведений Достоевского. "Братья Карамазовы" стали для меня больше, чем просто книгой. Я помню с каким трудом мне давались первые главы. Больше всего меня угнетала религиозность романа, потому что сама не могу про себя сказать, что тема веры в Бога для меня важна. Очень сложно было понять и проникнуть вглубь книги, раскрыть все мысли и прийти к общему выводу. Но сначала хотелось бы остановиться на героях. Алеша - глубоко верующий человек, который покорил меня прежде всего своим умом. Да, он кроткий и спокойный молодой человек, но насколько он рассудительный! Все речи тонко обдуманны. Митя - один из самых надрывных героев, взбалмошный, непостоянный, но внутри добрый и искренний, не лживый. Он никогда на протяжении всего романа не соврал, включая и суд. Они смирился с обвинением и решил принять наказание за всю страну, а не за себя. Иван... это мой любимый из братьев. Я даже не знаю, что в нем такого... Есть ум и рассудительность Ивана, есть и надрывность Мити. И боже, как он любит Екатерину! Какие монологи, какие слова. Чего стоит глава "Бунт", которую я буду перечитывать и перечитывать! Это потрясающе! И, наконец, еще один герой, который, я уверенна мало кому нравится. Конечно же, это Смердяков. Прищур глаз, эти замедленные движение, слова с расстановкой, гордость и презрение в глазах. Это сделало свое, это подействовало на меня, потому что я очень люблю настоящих злодеев.

"Братья Карамазовы" - название говорит само за себя, то бишь роман о трех братьях: Алеше, Мите и Иване, но... я так не думаю. В произведении нередко произносится: все мы братья! И это правда. Россия - наша мать, родина, а все мы друг другу братья, все люди. Не важно какого сословия, не важно какого характера и крови. А Карамазовы, потому что эта фамилия в романе у всех ассоциируется с людьми, которые являются подлецами, они виноваты перед всеми и "сладострастники" до безумия. И все мы являемся такими, ибо "все люди друг перед другом виноваты, за все".

Возможно, это мое личное имхо, но оно мое... и я... просто счастлива, что прочитала эту Великую книгу. Она научила меня понимать людей, уметь анализировать плохое и хорошее. Чего стоят главы про обвинение и защиту Мити! Это настоящий глубокий анализ.

Аплодирую стоя.

запомнившиеся отрывки из романа. одни из сильнейших. на память. (очень много букв)

"- Ты ошибся, мой добрый Алеша, -- проговорил он с выражением лица, которого никогда еще Алеша у него не видел, -- с выражением какой-то молодой искренности и сильного неудержимо откровенного чувства: -- никогда Катерина Ивановна не любила меня! Она знала всё время, что я ее люблю, хоть я и никогда не говорил ей ни слова о моей любви, -- знала, но меня не любила. Другом тоже я ее не был ни разу, ни одного дня: гордая женщина в моей дружбе не нуждалась. Она держала меня при себе для беспрерывного мщения. Она мстила мне и на мне за все оскорбления, которые постоянно и всякую минуту выносила во весь этот срок от Дмитрия, оскорбления с первой встречи их... Потому что и самая первая встреча их осталась у ней на сердце как оскорбление. Вот каково ее сердце! Я всё время только и делал, что выслушивал о любви ее к нему. Я теперь еду, но знайте, Катерина Ивановна, что вы действительно любите только его. И по мере оскорблений его всё больше и больше. Вот это и есть ваш надрыв. Вы именно любите его таким, каким он есть, вас оскорбляющим его любите. Если б он исправился, вы его тотчас забросили бы и разлюбили вовсе. Но вам он нужен, чтобы созерцать беспрерывно ваш подвиг верности и упрекать его в неверности. И всё это от вашей гордости. О, тут много принижения и унижения, но всё это от гордости... Я слишком молод и слишком сильно любил вас. Я знаю, что это бы не надо мне вам говорить, что было бы больше достоинства с моей стороны просто выйти от вас; было бы и не так для вас оскорбительно. Но ведь я еду далеко и не приеду никогда. Это ведь навеки... Я не хочу сидеть подле надрыва... Впрочем я уже не умею говорить, всё сказал... Прощайте, Катерина Ивановна, вам нельзя на меня сердиться, потому что я во сто раз более вас наказан: наказан уже тем одним, что никогда вас не увижу. Прощайте. Мне не надобно руки вашей. Вы слишком сознательно меня мучили, чтоб я вам в эту минуту мог простить.. Потом прощу, а теперь не надо руки. "

"Я спрашивал себя много раз: есть ли в мире такое отчаяние, чтобы победило во мне эту исступленную и неприличную может быть жажду жизни, и решил, что, кажется, нет такого, то-есть опять-таки до тридцати этих лет, а там уж сам не захочу, мне так кажется. Эту жажду жизни иные чахоточные сопляки-моралисты называют часто подлою, особенно поэты. Черта-то она отчасти Карамазовская, это правда, жажда-то эта жизни, несмотря ни на что, в тебе она тоже непременно сидит, но почему ж она подлая? Центростремительной силы еще страшно много на нашей планете, Алешка. Жить хочется, и я живу, хотя бы и вопреки логике. Пусть я не верю в порядок вещей, но дороги мне клейкие, распускающиеся весной листочки, дорого голубое небо, дорог иной человек, которого иной раз, поверишь ли, не знаешь за что и любишь, дорос иной подвиг человеческий, в который давно уже может быть перестал и верить, а всё-таки по старой памяти чтишь его сердцем. Вот тебе уху принесли, кушай на здоровье. Уха славная, хорошо готовят. Я хочу в Европу съездить, Алеша, отсюда и поеду; и ведь я знаю, что поеду лишь на кладбище, но на самое, на самое дорогое кладбище, вот что! Дорогие там лежат покойники, каждый камень над ними гласит о такой горячей минувшей жизни, о такой страстной вере в свой подвиг, в свою истину, в свою борьбу и в свою науку, что я, знаю заранее, паду на землю и буду целовать эти камни и плакать над ними, -- в то же время убежденный всем сердцем моим, что всё это давно уже кладбище и никак не более. И не от отчаяния буду плакать, а лишь просто потому, что буду счастлив пролитыми слезами моими. Собственным умилением упьюсь. Клейкие весенние листочки, голубое небо люблю я, вот что! Тут не ум, не логика, тут нутром, тут чревом любишь, первые свои молодые силы любишь..."

"-- Я тебе должен сделать одно признание, -- начал Иван: -- я никогда не мог понять, как можно любить своих ближних. Именно ближних-то по-моему и невозможно любить, а разве лишь дальних. Я читал вот как-то и где-то про "Иоанна Милостивого" (одного святого), что он, когда к нему пришел голодный и обмерзший прохожий и попросил согреть его, лег с ним вместе в постель, обнял его и начал дышать ему в гноящийся и зловонный от какой-то ужасной болезни рот его. Я убежден, что он это сделал с надрывом, с надрывом лжи, из-за заказанной долгом любви, из-за натащенной на себя эпитимии. Чтобы полюбить человека, надо чтобы тот спрятался, а чуть лишь покажет лицо свое -- пропала любовь. "

"- Слушай меня: я взял одних деток, для того чтобы вышло очевиднее. Об остальных слезах человеческих, которыми пропитана вся земля от коры до центра -- я уж ни слова не говорю, я тему мою нарочно сузил. Я клоп и признаю со всем принижением, что ничего не могу понять, для чего всё так устроено. Люди сами, значит, виноваты: им дан был рай, они захотели свободы и похитили огонь с небеси, сами зная, что станут несчастны, значит нечего их жалеть. О, по моему, по жалкому, земному эвклидовскому уму моему, я знаю лишь то, что страдание есть, что виновных нет, что всё одно из другого выходит прямо и просто, что всё течет и уравновешивается, -- но ведь это лишь эвклидовская дичь, ведь я знаю же это, ведь жить по ней я не могу же согласиться! Что мне в том, что виновных нет и что всё прямо и просто одно из другого выходит, и что я это знаю -- мне надо возмездие, иначе ведь я истреблю себя. И возмездие не в бесконечности где-нибудь и когда-нибудь, а здесь уже на земле, и чтоб я его сам увидал. Я веровал, я хочу сам и видеть, а если к тому часу буду уже мертв, то пусть воскресят меня, ибо если всё без меня произойдет, то будет слишком обидно. Не для того же я страдал, чтобы собой, злодействами и страданиями моими унавозить кому-то будущую гармонию. Я хочу видеть своими глазами, как лань ляжет подле льва и как зарезанный встанет и обнимется с убившим его. Я хочу быть тут, когда все вдруг узнают, для чего всё так было. На этом желании зиждутся все религии на земле, а я верую. Но вот однако же детки, и что я с ними стану тогда делать? Это вопрос, который я не могу решить. В сотый раз повторяю -- вопросов множество, но я взял одних деток, потому что тут неотразимо ясно то, что мне надо сказать. Слушай: если все должны страдать, чтобы страданием купить вечную гармонию, то при чем тут дети, скажи мне пожалуста? Совсем непонятно, для чего должны были страдать и они, и зачем им покупать страданиями гармонию? Для чего они-то тоже попали в материал и унавозили собою для кого-то будущую гармонию? Солидарность в грехе между людьми я понимаю, понимаю солидарность и в возмездии, но не с детками же солидарность в грехе, и если правда в самом деле в том, что и они солидарны с отцами их во всех злодействах отцов, то уж конечно правда эта не от мира сего и мне непонятна. Иной шутник скажет пожалуй, что всё равно дитя вырастет и успеет нагрешить, но вот же он не вырос, его восьмилетнего затравили собаками. О, Алеша, я не богохульствую! Понимаю же я, каково должно быть сотрясение вселенной, когда всё на небе и под землею сольется в один хвалебный глас и всё живое и жившее воскликнет: "Прав ты, господи, ибо открылись пути твои!" Уж когда мать обнимется с мучителем, растерзавшим псами сына ее, и все трое возгласят со слезами: "Прав ты, господи", то уж конечно настанет венец познания и всё объяснится. Но вот тут-то и запятая, этого-то я и не могу принять. И пока я на земле, я спешу взять свои меры. Видишь ли, Алеша, ведь может быть и действительно так случится, что, когда я сам доживу до того момента, али воскресну, чтоб увидать его, то и сам я пожалуй воскликну со всеми, смотря на мать, обнявшуюся с мучителем ее дитяти: "Прав ты, господи!" но я не хочу тогда восклицать, Пока еще время, спешу оградить себя, а потому от высшей гармонии совершенно отказываюсь. Не стоит она слезинки хотя бы одного только того замученного ребенка, который бил себя кулаченком в грудь и молился в зловонной конуре своей неискупленными слезками своими к "боженьке"! Не стоит потому что слезки его остались неискупленными. Они должны быть искуплены, иначе не может быть и гармонии. Но чем, чем ты искупишь их? Разве это возможно? Неужто тем, что они будут отомщены? Но зачем мне их отмщение, зачем мне ад для мучителей, что тут ад может поправить, когда те уже замучены. И какая же гармония, если ад: я простить хочу и обнять хочу, я не хочу, чтобы страдали больше. И если страдания детей пошли на пополнение той суммы страданий, которая необходима была для покупки истины, то я утверждаю заранее, что вся истина не стоит такой цены. Не хочу я наконец, чтобы мать обнималась с мучителем, растерзавшим ее сына псами! Не смеет она прощать ему! Если хочет, пусть простит за себя, пусть простит мучителю материнское безмерное страдание свое; но страдания своего растерзанного ребенка она не имеет права простить, не смеет простить мучителя, хотя бы сам ребенок простил их ему! А если так, если они не смеют простить, где же гармония? Есть ли во всем мире существо, которое могло бы и имело право простить? Не хочу гармонии, из-за любви к человечеству не хочу. Я хочу оставаться лучше со страданиями не отомщенными. Лучше уж я останусь при неотомщенном страдании моем и неутоленном негодовании моем, хотя бы я был и не прав. Да и слишком дорого оценили гармонию, не по карману нашему вовсе столько платить за вход. А потому свой билет на вход спешу возвратить обратно. И если только я честный человек, то обязан возвратить его как можно заранее. Это и делаю. Не бога я не принимаю, Алеша, я только билет ему почтительнейше возвращаю."

"Но о детках есть у меня и еще получше, у меня очень, очень много собрано о русских детках, Алеша. Девченочку маленькую, пятилетнюю, возненавидели отец и мать "почтеннейшие и чиновные люди, образованные и воспитанные". Видишь, я еще раз положительно утверждаю, что есть особенное свойство у многих в человечестве -- это любовь к истязанию детей, но одних детей. Ко всем другим субъектам человеческого рода эти же самые истязатели относятся даже благосклонно и кротко как образованные и гуманные европейские люди, но очень любят мучить детей, любят даже самих детей в этом смысле. Тут именно незащищенность-то этих созданий и соблазняет мучителей, ангельская доверчивость дитяти, которому некуда деться и не к кому идти, -- вот это-то и распаляет гадкую кровь истязателя. Во всяком человеке конечно таится зверь, -- зверь гневливости, зверь сладострастной распаляемости от криков истязуемой жертвы, зверь без удержу спущенного с цепи, зверь нажитых в разврате болезней, подагр, больных печенок и проч. Эту бедную пятилетнюю девочку эти образованные родители подвергали всевозможным истязаниям. Они били, секли, пинали ее ногами, не зная сами за чтó, обратили всё тело ее в синяки; наконец дошли и до высшей утонченности: в холод, в мороз запирали ее на всю ночь в отхожее место, и за то, что она не просилась ночью (как будто пятилетний ребенок, спящий своим ангельским крепким сном, еще может в эти лета научиться проситься) -- за это обмазывали ей всё лицо ее же калом и заставляли ее есть этот кал, и это мать, мать заставляла! И эта мать могла спать, когда ночью слышались стоны бедного ребеночка, запертого в подлом месте! Понимаешь ли ты это, когда маленькое существо, еще не умеющее даже осмыслить, что с ней делается, бьет себя в подлом месте, в темноте и в холоде, крошечным своим кулачком в надорванную грудку и плачет своими кровавыми незлобивыми, кроткими слезками к "боженьке", чтобы тот защитил его, -- понимаешь ли ты эту ахинею, друг мой и брат мой, послушник ты мой божий и смиренный, понимаешь ли ты, для чего эта ахинея так нужна и создана! Без нее, говорят, и пробыть бы не мог человек на земле, ибо не познал бы добра и зла. Для чего познавать это чортово добро и зло, когда это столького стоит? Да ведь весь мир познания не стоит тогда этих слез ребеночка к "боженьке". Я не говорю про страдания больших, те яблоко съели и чорт с ними, и пусть бы их всех чорт взял, но эти, эти!"

"Ревность! "Отелло не ревнив, он доверчив", заметил Пушкин, и уже одно это замечание свидетельствует о необычайной глубине ума нашего великого поэта. У Отелло просто разможжена душа и помутилось всё мировоззрение его, потому что погиб его идеал. Но Отелло не станет прятаться, шпионить, подглядывать: он доверчив. Напротив, его надо было наводить, наталкивать, разжигать с чрезвычайными усилиями, чтоб он только догадался об измене. Не таков истинный, ревнивец. Невозможно даже представить себе всего позора и нравственного падения, с которыми способен ужиться ревнивец безо всяких угрызений совести. И ведь не то, чтоб это были всё пошлые и грязные души. Напротив, с сердцем высоким, с любовью чистою, полною самопожертвования, можно в то же время прятаться под столы, подкупать подлейших людей и уживаться с самою скверною грязью шпионства и подслушивания. Отелло не мог бы ни за что примириться с изменой, -- не простить не мог бы, а примириться, -- хотя душа его незлобива и невинна как душа младенца. Не то с настоящим ревнивцем: трудно представить себе, с чем может ужиться и примириться и что может простить иной ревнивец! Ревнивцы-то скорее всех и прощают, и это знают все женщины. Ревнивец чрезвычайно скоро (разумеется, после страшной сцены вначале) может и способен простить, например, уже доказанную почти измену, уже виденные им самим объятия и поцелуи, если бы, например, он в то же время мог как-нибудь увериться, что это было "в последний раз" и что соперник его с этого часа уже исчезнет, уедет на край земли, или что сам он увезет ее куда-нибудь в такое место, куда уж больше не придет этот страшный соперник. Разумеется, примирение произойдет лишь на час, потому что если бы даже и в самом деле исчез соперник, то завтра же он изобретет другого, нового и приревнует к новому. И казалось бы, что в той любви, за которою надо так подсматривать, и чего стоит любовь, которую надобно столь усиленно сторожить? Но вот этого-то никогда и не поймет настоящий ревнивец, а между тем между ними, право, случаются люди даже с сердцами высокими. Замечательно еще то, что эти самые люди с высокими сердцами, стоя в какой-нибудь каморке, подслушивая и шпионя, хоть и понимают ясно "высокими сердцами своими" весь срам, в который они сами добровольно залезли, но однако в ту минуту, по крайней мере пока стоят в этой каморке, никогда не чувствуют угрызений совести."

"- Митя, Митя, я ведь любила его! -- начала она ему шепотом, -- так любила его, все пять лет, всё, всё это время! Его ли любила, али только злобу мою? Нет, его! ох, его! Я ведь лгу, что любила только злобу мою, а не его! Митя, ведь я была всего семнадцати лет тогда, он тогда был такой со мной ласковый, такой развеселый, мне песни пел... Или уж показался тогда таким дуре мне, девчонке... А теперь, господи, да это не тот, совсем и не он. Да и лицом не он, не он вовсе. Я и с лица его не узнала. Ехала я сюда с Тимофеем и всё-то думала, всю дорогу думала: "как встречу его, что-то скажу, как глядеть-то мы друг на друга будем?.." Вся душа замирала, и вот он меня тут точно из шайки помоями окатил. Точно учитель говорит: всё такое ученое, важное, встретил так важно, так я и стала втупик. Слова некуда ввернуть. Я сначала думала, что он этого своего длинного поляка-то стыдится. Сижу, смотрю на них и думаю: почему это я так ничего с ним говорить теперь не умею? Знаешь, это его жена испортила, вот на которой он бросил меня тогда да женился... Это она его там переделала. Митя, стыд-то какой! Ох, стыдно мне, Митя, стыдно, ох, за всю жизнь мою стыдно! Прокляты, прокляты пусть будут эти пять лет, прокляты! -- И она опять залилась слезами, но Митину руку не выпускала, крепко держалась за нее. "

"Вдруг замечаю, он день, другой, третий смущен, скорбит, но уж не о нежностях, а о чем-то другом, сильнейшем, высшем. Думаю, что за трагедия? Наступаю на него и узнаю штуку: каким-то он образом сошелся с лакеем покойного отца вашего (который тогда еще был в живых) Смердяковым, а тот и научи его, дурачка, глупой шутке, т. е. зверской шутке, подлой шутке, -- взять кусок хлеба, мякишу, воткнуть в него булавку и бросить какой-нибудь дворовой собаке, из таких, которые с голодуху кусок не жуя глотают, и посмотреть, что из этого выйдет. Вот и смастерили они такой кусок и бросили вот этой самой лохматой Жучке, о которой теперь такая история, одной дворовой собаке из такого двора, где ее просто не кормили, а она-то весь день на ветер лает. (Любите вы этот глупый лай. Карамазов? я терпеть не могу.) Так и бросилась, проглотила и завизжала, завертелась и пустилась бежать, бежит и всё визжит, и исчезла, -- так мне описывал сам Илюша. Признается мне, а сам плачет-плачет, обнимает меня, сотрясается: "Бежит и визжит, бежит и визжит" -- только это и повторяет, поразила его эта картина."

"- Боже тебя сохрани, милого мальчика, когда-нибудь у любимой женщины за вину свою прощения просить! У любимой особенно, особенно, как бы ни был ты пред ней виноват! Потому женщина -- это, брат, чорт знает что такое, уж в них-то я по крайней мере знаю толк! Ну попробуй пред ней сознаться в вине, "виноват дескать, прости, извини": тут-то и пойдет град попреков! Ни за что не простит прямо и просто, а унизит тебя до тряпки, вычитает, чего даже не было, всё возьмет, ничего не забудет, своего прибавит, и тогда уж только простит. И это еще лучшая, лучшая из них! Последние поскребки выскребет и всё тебе на голову сложит -- такая, я тебе скажу, живодерность в них сидит, во всех до единой, в этих ангелах-то, без которых жить-то нам невозможно! Видишь, голубчик, я откровенно и просто скажу: всякий порядочный человек должен быть под башмаком хоть у какой-нибудь женщины. Таково мое убеждение; не убеждение, а чувство. Мужчина должен быть великодушен, и мужчину это не замарает. Героя даже не замарает, Цезаря не замарает! Ну, а прощения всё-таки не проси, никогда и ни за что."

"Я сатана, и ничто человеческое мне не чуждо"

"Ну и выбрали козла отпущения, заставили писать в отделении критики, и получилась жизнь. Мы эту комедию понимаем: я например прямо и просто требую себе уничтожения. Нет, живи, говорят, потому что без тебя ничего не будет. Если бы на земле было всё благоразумно, то ничего бы и не произошло. Без тебя не будет никаких происшествий, а надо, чтобы были происшествия. Вот и служу, скрепя сердце, чтобы были происшествия, и творю неразумное по приказу. Люди принимают всю эту комедию за нечто серьезное, даже при всем своем бесспорном уме. В этом их и трагедия. Ну и страдают, конечно, но... всё же зато живут, живут реально, не фантастически; ибо страдание-то и есть жизнь. Без страдания какое было бы в ней удовольствие: всё обратилось бы в один бесконечный молебен: оно свято, но скучновато. Ну а я? Я страдаю, а всё же не живу. Я икс в неопределенном уравнении. Я какой-то призрак жизни, который потерял все концы и начала, и даже сам позабыл наконец как и назвать себя. Ты смеешься... нет, ты не смеешься, ты опять сердишься. Ты вечно сердишься, тебе бы всё только ума, а я опять-таки повторю тебе, что я отдал бы всю эту надзвездную жизнь, все чины и почести за то только, чтобы воплотиться в душу семипудовой купчихи и богу свечки ставить. "

"Две бездны, две бездны, господа, в один и тот же момент, -- без того мы несчастны и неудовлетворены, существование наше неполно."

"Я представляю себе, что с ним было нечто похожее на то, когда преступника везут на смертную казнь, на виселицу: еще надо проехать длинную-длинную улицу, да еще шагом, мимо тысяч народа, затем будет поворот в другую улицу и в конце только этой другой улицы страшная площадь! Мне именно кажется, что в начале шествия осужденный, сидя на позорной своей колеснице, должен именно чувствовать, что пред ним еще бесконечная жизнь. Но вот однако же уходят дома, колесница всё подвигается, -- о, это ничего, до поворота во вторую улицу еще так далеко, и вот он всё еще бодро смотрит направо и налево и на эти тысячи безучастно любопытных людей, приковавшихся к нему взглядами, и ему всё еще мерещится, что он такой же, как и они, человек. Но вот уже и поворот в другую улицу, о! это ничего, ничего, еще целая улица. И сколько бы ни уходило домов, он всё будет думать: "Еще осталось много домов". И так до самого конца, до самой площади."

"Но позвольте: совесть -- это уже раскаяние, но раскаяния могло и не быть у самоубийцы, а было лишь отчаяние. Отчаяние и раскаяние -- две вещи совершенно различные. Отчаяние может быть злобное и непримиримое, и самоубийца, накладывая на себя руки, в этот момент мог вдвойне ненавидеть тех, кому всю жизнь завидовал."

"Да, эти сердца, -- о, дайте мне защитить эти сердца, столь редко и столь несправедливо понимаемые, -- эти сердца весьма часто жаждут нежного, прекрасного и справедливого, и именно как бы в контраст себе, своему буйству, своей жестокости, -- жаждут бессознательно, и именно жаждут. Страстные и жестокие снаружи, они до мучения способны полюбить, например, женщину, и непременно духовною и высшею любовью. Опять-таки не смейтесь надо мной: это именно так всего чаще бывает в этих натурах! Они только не могут скрыть свою страстность, подчас очень грубую, -- вот это и поражает, вот это и замечают, а внутри человека не видят. Напротив, все их страсти утоляются быстро, но около благородного. прекрасного существа, этот, повидимому грубый и жестокий, человек ищет обновления, ищет возможности исправиться, стать лучшим, сделаться высоким и честным, -- "высоким и прекрасным", как ни осмеяно это слово!"

"- Любовь прошла, Митя! -- начала опять Катя, -- но дорого дó боли мне тó, что прошло. Это узнай на век. Но теперь, на одну минутку, пусть будет то, чтó могло бы быть, -- с искривленною улыбкой пролепетала она, опять радостно смотря ему в глаза. -- И ты теперь любишь другую, и я другого люблю, а всё-таки тебя вечно буду любить, а ты меня. знал ли ты это? Слышишь, люби меня, всю твою жизнь люби! -- воскликнула она с каким-то почти угрожающим дрожанием в голосе.

-- Буду любить и... знаешь, Катя, -- переводя дух на каждом слове, заговорил и Митя, -- знаешь, я тебя, пять дней тому, в тот вечер любил... Когда ты упала, и тебя понесли... Всю жизнь! Так и будет, так вечно будет...

Так оба они лепетали друг другу речи почти бессмысленные и исступленные, может быть даже и неправдивые, но в эту-то минуту всё было правдой, и сами они верили себе беззаветно. "

@темы: книги

---

АААААААААААААААААА
*истошные крики*

---

почему мы с мамой такие ленивые? вопрос риторический
нет, правда. теперь сидеть и ломать голову, что заказывать будем. Оо

и дааааааа. я не могу найти канал ТВ1000. ля.